О снах и кошках

Кошки играют важное значение в моих снах. По крайней мере, в тех, которые принято считать «вещими». Эти животные разгуливают в моем подсознании, осторожно ступая лапами, и загадочно улыбаясь. Есть среди них вредные, грязно-серой масти, которые способны внезапно прыгнуть на грудь и вцепиться когтями в тело. Есть большие, ласковые, апельсиново-рыжие, разгуливающие по еле заметным тропинкам, ведущим к моему детству. Увидев во сне кошачью морду, я весь последующий день пытаюсь разгадать, что же меня ждет на этот раз. Какие намеки на «добро» или «худо» мне пытался поведать этот сфинксик.

Мой папа

До тридцати с лишним лет я не нуждалась в отце и даже в его образе. Вопреки заверениям психологов, что ребенку нужен отец, или по крайней мере миф о безвременно погибшем летчике, я не испытывала по этому поводу никаких особых эмоций. Как можно жалеть о том, чего никогда не имел, грустить о смерти человека, который тебе абсолютно не знаком? Я, конечно, знала, что мама осталась вдовой, что умер ее муж рано, что от брака с ним осталась дочка (то бишь я). Еще смутно помнила мужчину с очень светлыми, небесной синевы глазами. А может и не помнила, а просто «повелась» на воспоминания родственников о том, что у отца моего были удивительно красивые глаза, и, что якобы, я их унаследовала. Надо признаться, что этим наследство, оставленное мне родителем, и ограничилось. Материальных благ он заработать не успел, да и не сумел бы, судя по всему. Поскольку запомнился он всем юным, с легким, но перманентным амбре, в неизменной красной рубашке, то, поминая его, его все называли не иначе, как «Генка», как мальчишку.

— А помнишь, как Генка принес в дом ежа?, — говорила моя тетя. , — А потом этот колючий монстр всю ночь топал, как стадо слонов!
— А помнишь, как Генка стихи Есенина читал: «Не гляди на ее запястья, с нежных плеч ее льющийся шелк, я искал в этой женщине счастья, а нечаянно гибель нашел!», — вспоминала моя начитанная бабушка.

Даже оценивая мое сходство с ним, все говорили: «А ты на Генку похожа!» В общем, слово «папа» никогда не всплывало. И было чужим и непривычным на вкус. До того момента, пока во сне ко мне не пришла абсолютно белая, ангорская кошка.

Правда, ее появление было спровоцировано одним событием. Случился какой-то церковный праздник, с поминовением всех усопших. Моя мама собралась в церковь, заказать молебны за упокой умершим близким родственникам. Я поинтересовалась, не понятно почему: «А за упокой души своего Генки ты молишься?». Она сказала, что нет, не знает, можно ли, ведь он не был православным. Отец Генки был партийный, не верующий, мама хоть и не была воинствующей атеисткой, но тоже не крестилась, была так сказать, без определенной религиозной принадлежности. А бабушка с дедушкой у Генки вроде как в лютеранскую кирху ходили. Но когда мама из церкви вернулась, то сообщила — священник разрешил свечку за Генку поставить и молебен отслужить. «Бог все видит и если что не так – простит», — заключил батюшка Михаил, отличающийся лояльностью не только к иноверцам, а вообще к людям. Даже к потерявшим ориентацию (Не пространственную, конечно. Известно, какую).

А ночью пришла кошка. Она терлась о мои ноги, муркая коротко, лаконично. Я ее приласкала. Кошка перешла дорогу и села на крыльце какого-то двухэтажного здания с колоннами. По архитектуре – этакий сталинский ампир. Я тоже перешла дорогу. Вошла в здание и поднялась по большой лестнице. Кошка довольно прытко бежала впереди, оглядывалась периодически, смотрела на меня с укором, молчаливо упрекая меня за медлительность. На втором этаже я увидела коридор, по обеим сторонам которого были двери классов. Или, скорее, камер, так как по коридору прогуливался охранник. Кошка уверенно подбежала к одной из дверей и уселась на коврике возле человека в камуфляже. Я тоже остановилась, и растерянно посмотрела на симпатичного охранника. А тот будто ждал моего визита. Спросил: «Предъявите пропуск!». Я стала объяснять, что нет у меня никакого пропуска, что я уже ухожу, просто гуляла и забрела сюда вслед за белой кошкой. Охранник все выслушал внимательно, а потом посоветовал: «А вы в карманах поищите». Я пожала плечами и просто, чтобы не спорить, порылась в карманах джинсов. И из правого заднего с удивлением вытащила пластиковую карточку, на которой была исчерпывающая информация: дата и время посещения, номер камеры, в графе «степень родства» от руки было вписано: «Дочь». Охранник вставил карточку в прорезь электронного замка, распахнул дверь, и пригласил жестом войти. Я осторожно шагнула в комнату.

Ничего особенного: стол, два стула, шкаф с книгами, шкаф с посудой, с потолка свисает абажур. Возле небольшого окна – кровать. На кровати лежал человек, укрытый темным пледом. Мне показалось, что мужчина примерно моего возраста. Правда, казалось, что он болен. Небритый, осунувшийся, глаза воспаленные. В своем мнении я окончательно утвердилась, когда он, сел, откинув плед, сильно кашляя. Видимо, он меня ждал, потому что оказался отнюдь не в неглиже: в приличных брюках, белой рубашке с галстуком. Наверное, просто прилег на кровать на минутку, и тут же задремал от усталости и недомогания. Я, конечно, поняла, что это и есть Генка.

Я не знала как себя вести с незнакомым и, по сути, чужим мне мужчиной. Лихорадочно думала, что нужно говорить в таких случаях. Кроме глупого: «Здравствуйте, как у вас дела?», — ничего на ум не пришло. Генка шагнул мне навстречу, взял за руки. Кашляя, и смеясь одновременно, стал говорить, что я просто не представляю, как он счастлив меня видеть. Я в ответ что-то пролепетала, что тоже рада, просто не готовилась к встрече, так все внезапно… Мы уселись за стол напротив друг друга, и я не знала, куда деться от Генкиного восторженного и обалдевшего от радости взгляда. Он все пытался взять меня за руку, стал расспрашивать про мою сегодняшнюю жизнь, про детей и отношения с мужем. Даже поинтересовался моими делами на работе. Причем, создалось впечатление, что он в курсе моих событий, так как он уверенно называл всех по именам, «помнил» про то, что моей дочке скоро исполняется три годика. Особенно меня поразило, что он посоветовал не волноваться по поводу недавно сорвавшегося контракта с заказчиком. Уверенно заявил, что клиент передумает, и завтра же перезвонит мне, согласится на все предложенные условия, ну разве только скидку будет просить. «Больше 10% не давай!», — подвел итог Генка.

Я вежливо спросила, как он тут живет, как здоровье? Он сбегал в шкафчик за чашками и включил электрочайник, стоящий тут же на столе. Грустно так сказал: «Что обо мне говорить, смысла нет. Живу вот видишь как, отдельная комната у меня. Вернее – одиночная… Когда выпустят – не знаю. Скорее бы уж на поселение отправили, там хоть и работать приходится, все же люди вокруг, не так одиноко. А тут просто вселенская тоска. И посещений не дают. Один раз Валера был, брат мой. И вот теперь тебе пропуск дали. Я когда узнал, что свидание с дочкой разрешили, чуть с ума от радости не сошел!». Как только чай был готов, мне стало намного легче. Вроде как появилось какое-то занятие – держать кружку в руках, подносить ее ко рту, хвалить и правда чудесный ароматный напиток. И беседа стала менее напряженной. Я отвечала на вопросы про родственников, про то, как дочка к садику привыкает. А самой все хотелось спросить, он по «телевизору» что ли мою жизнь смотрит?!

Мы немного помолчали. Я рассматривала его худые руки, его светлые, почти прозрачные глаза, поняла внезапно, что он очень взрослый, гораздо старше меня. Вроде все было сказано. Я засобиралась под предлогом, что пора к дочке, сказала спасибо за чай. Возле двери Генка обнял меня на прощанье.

И тут что-то сдвинулось во мне, во времени, в пространстве. Я почувствовала, что знаю и помню этого человека. С того времени, когда он принес в дом топочащего ежика прошло всего пару мгновений. Я остро ощутила, что жил он бестолково, «сидеть» ему еще много лет за глупости, совершенные при жизни, но ясно как день, что для меня сам факт существования Генки крайне важен. Это важнее сорвавшегося вчера контракта, важнее отношений с мужем, важнее всего того, что я привыкла считать важным. И следом за этой мыслью, которая оформилась скорее не в словах, а в ощущениях, заполнивших весь мой организм, я испытала острое чувство потери. «Папа, папочка», — заплакала я. Мне было невыносимо больно, как будто какая-то часть меня внезапно оторвалась, и унеслась в безвоздушное пространство. Мне стало жалко оставлять Генку вот так, одного, в этой тесной комнатке, с охранником по ту сторону двери. Генка подмигнул мне и сказал: «Не плачь. Я тут припас для тебя одну вещичку. Я ведь старый контрабандист». И он протянул мне …пистолет. Я удивилась, но взяла. Он пояснил, что это пистолет не простой, а волшебный, если из него выстрелить в недоброжелателя, то убить он не убьет, но агрессию нейтрализует.

Размазывая слезы, я проснулась. Отправилась на кухню ставить чайник. Позвонила маме, рассказала, что во сне видела … папу. Как-то язык не повернулся назвать отца просто по имени, как это было раньше. Попросила найти его фотографии в старых альбомах.

В день, следующий за «свиданием» случилось следующее. Заказчик, конечно, позвонил, и получил свою скидку в 10%. Моя дочка пришла из детского сада с пистолетом. Какой-то дяденька подарил, когда они с бабушкой шли домой. Сказал, что пистолет волшебный, веселый. Дочка нажала на курок, и из дула полетели мыльные пузыри! А еще с этого дня в моей жизни появился отец. И уверенность, что он любит меня и надеется, что нам обязательно разрешат еще одно свидание.

Юлия Зиберт, 2008 год.